Ульяновск.1941-45.RU

 В далекой забайкальской деревушке

Эта фотография сделана в самом конце Великой Отечественной войны. Мальчика в погонах зовут Юрий. Из десяти с половиной прожитых им тогда лет два года - фронтовые.

Еще одна, скажете вы, обычная для того тяжелого времени история сына полка.

Нет, речь пойдет о другом, хотя обычными подобные истории я назвать бы не смог: все-таки «война и дети» - сочетание противоестественное…

Отец воевал под Витебском, когда в 1943 году в далекой от фронта Уфе неожиданно умерла мать, и мальчишка остался один.

- Пропадет ведь малец, - подумал лейтенант Иван Сергеевич Вашурин и привез сына к себе в часть. Как ему удалось уговорить начальство, мы никогда не узнаем. Факт остается фактом: Юра Вашурин стал минером-разведчиком.

Над суровой военной действительностью он тогда глубоко не задумывался, не тот возраст был. Знал: его народ воюет против фашистов. Одного не мог понять: почему сильные, молодые, рослые красноармейцы иногда беспомощно лежали на земле, как будто спали крепким-крепким сном. Ему всегда хотелось подойти к спящим и разбудить их…

Мальчишкой был, что говорить.

Вышел как-то на лесную поляну, смотрит, стоят большие зеленые танки. Броня местами помята, но цифры на башнях наведены свежей белой краской.

- Эй, мальчуган! - громко крикнул чумазый и веселый танкист. - Ты, конечно, пехота?

- Пехота. - почему-то смутился Юра. - Минер я…

- Минер? - удивленно протянул танкист. - А чего тебе, минер, в пехоте делать? Хочешь с нами на танках воевать, а?..

Никому не сказав ни слова, ушел маленький минер с танкистами. Как обвинять его, девятилетнего? И как представить, что пережил тогда отец, лейтенант, командир саперной роты?

В апреле сорок пятого зацвели искалеченные осколками вишневые сады. Заканчивалась война на западе. Многие дивизии Советской Армии срочно перебрасывались на восток против японской Квантунской армии.

После многосуточной эшелонной тряски на берегу озера соорудили баню - благословенную мечту всякого русского солдата. Юра яростно намыливал коротко остриженную голову, смутно угадывая в парном тумане белые тела, отмеченные еще не совсем зажившими шрамами.

Он даже испугался немного, когда дверь открылась и чьи-то сильные руки подхватили его, подбросили к низкому закопченному потолку, прижали к перетянутой ремнями шинели. Ему стало щекотно, он сначала завизжал, потом радостно засмеялся, так как узнал офицера…

Лейтенант Вашурин, спрыгнув с подножки теплушки только что подошедшего эшелона, с завистью посмотрел на дымящуюся в низинке баню и совершенно случайно услышал, как проходивший мимо усатый старшина сказал кому-то: «А ты белье Юрию, сыну полка, захватил?». Сердце так и провалилось куда-то.

Он крепко прижимал щупленькое, такое родное тело сына к груди и молча плакал. Вокруг стояли притихшие солдаты, кто с мочалкой, кто с куском мыла в руках, и лица у них тоже были мокрые. Может быть, от жары или крутого пара…

Вот тогда, сразу после бани, они и сфотографировались на фоне растянутой плащ-палатки. Было это 1 мая 1945 года.

А меньше чем через полтора месяца дивизия хоронила лейтенанта Ивана Вашурина, погибшего в бою с большим вражеским десантом…

С каждым днем, с каждой минутой все дальше и дальше уходят тревожные дни твоего, опаленного войной, детства. Вырос ты, Юрий Иванович Вашурин, скоро сын вернется из армии, дочь школу заканчивает. Но не забыть навеки разрывающий белесое жаркое небо прощальный автоматный залп над могилой отца.

Залп отчетливо помнится. А вот где отцовская могила, долго вспомнить не мог. Пытался, но не мог. Название деревушки, правда, помнил. Да помнил еще, что видел вдали железнодорожную станцию на берегу большого озера.

А годы летели, летели…

Много раз собирался поклониться отцу, праху его. И однажды Юрий Иванович Вашурин, главный конструктор проекта Ульяновского ПКБ АСУ понял, что больше откладывать нельзя.

От станции шел пешком. В селе ни у кого ничего не хотел спрашивать: в горле комок стоял. Его узнали. Древний дед, сидевший на низенькой скамейке, стукнул клюкой по утрамбованной земле:

— А ты вылитый Иван Сергеевич. К отцу пришел, сынок? А могилка-то вон, на взгорке. Вишь, палатки? Это московские студенты, отпускники. А дальше кусты… А там и могилка боевого лейтенанта! Помним мы его, добрый был человек.

Юрий Иванович остановился у деревянной зеленой краской окрашенной ограды.

Невысокий обелиск, на вершине его пятиконечная звездочка, у подножия - увядший букет полевых цветов…

Молча подошли студенты, сняли лыжные шапочки.

- Отец?

- Да…

- Когда?

- В сорок пятом, при мне… Тридцать три года назад…

Тихо отошли студенты.

Юрий Иванович помолчал еще несколько минут, потом посмотрел на увядший букетик цветов, опустил голову, как поклонился:

- Ты прости меня, отец! Я очень долго шел к тебе…

Смятенна мысль от роковых судеб в минувшей войне. Но есть утешение: мы, оставшиеся в живых, - благодарные свидетели того, что все неисчислимые жертвы были не напрасны. Родина, во имя которой пали они, осталась жива, непопрана, не осквернена.

Пусть же до тихих солдатских могил долетают весенний переплеск родных берез, шелест хлебных всходов и детский смех.

Священны могилы предков. Вдвойне священны могилы отцов, павших в войне за светлое будущее своих детей!

Л. Захарьин